Легенда, 39 - 4 июля 2007 23:13

[B] [COLOR=brown]Эпизод второй.

[/COLOR]Свадьбу собирались сыграть в середине мая.
Будущие тесть и теща недоверчиво восприняли личность предстоящего мужа своей дочери. Расспрашивали с пристрастием, их волновало абсолютно все: как Саша живет и где живет, один ли, не один, кем работает и сколько получает, каковы перспективы, и что он себе видит в будущем. Ну и так далее. Больше всего их смутила туманность ответов касаемо работы, но здесь энергично вмешалась Ксения и заявила, что Саша коммерсант и у него свое дело. После чего ее родители - рядовые представители рабочего класса бывшего Советского Союза и люди высокоморальных принципов, любезно вбитых в них все тем же государством - несколько успокоились и, выведав, по их мнению, все интересное, торжественно дали свое согласие-благословление. И Ксения в тот же день переехала жить к нему.
Наступила суетливая пора подготовки к свадьбе. И вот здесь-то Саша и Ксения впервые разошлись во мнениях.
…Однажды он влетел в квартиру с горящими глазами и, возбужденно размахивая руками, вместо приветственного поцелуя, скидывая куртку, восторженно прокричал:
- Ксенька! Я сделал это, я сумел! Я молодец!
- А поцелуй где? – она встречала его в дверях, появившись из кухни, где творила ужин, руководствуясь поваренной книгой.
Вслед за ней в прихожую выплыли ароматы, будоражащие аппетит. Он нетерпеливо чмокнул ее в щеку и, не обращая внимания на запахи, ухватил ее за руку, потащил в комнату.
- Я сумел… Я сделал…
- Куда, куда в ботинках! – запротестовала она.
Он лишь отмахнулся и, оставляя грязные следы, с энтузиазмом массовика-затейника проник в стерильную чистоту комнаты. Огляделся, прикидывая что-то, одному ему известное, отодвинул в угол журнальный столик, чуть было не свалив стоящую на нем вазу, поставил Ксению посередине, напротив трюмо, сам плюхнулся в кресло, потер руки и, загадочно улыбаясь, сказал:
- Раздевайся, солнце!
Она непонятливо захлопала длинными ресницами и беспомощно посмотрела в сторону кухни.
- А… как же картошка, сгорит ведь… - пролепетала она, – ужин, вот, сама готовлю.
- Да черт с ней, с картошкой! Сейчас сама увидишь, раздевайся.
- Совсем? – неуверенно спросила она.
- Не, белье оставь. Хотя… давай полностью, так даже лучше будет! Заодно увижу, не напортачил ли где…
Весь из себя таинственный, он разжег в ней любопытство и, гадая, что за сюрприз может быть, Ксения обнажилась и осталась стоять в полумраке комнаты, самую чуточку стеснительно прикрываясь руками и вопросительно глядя на него.
- Ух! Какая ж ты все-таки красивая у меня! Какое тело! Теплый мрамор! Царица!!! Обожаю тобой любоваться! Ты знаешь, что на тебя можно смотреть целую вечность, забыв обо всем на свете и нисколечко не уставать? – с восхищением проговорил он.
- Знаю, - довольно сказала она, - но картошка…
- Забудь! Значит так, закрой глаза, сосчитай до десяти, а потом открывай.
- А что будет?
- Сюрприз, солнышко! Сама увидишь.
Она закрыла глаза и начала отсчитывать, слушая его неразборчивое бормотанье.
- Стоп, стоп. Подожди-ка, не считай… Я вот здесь чуть изменю… – он взял ручку, достал из заднего кармана джинсов сложенный бумажный лист, испещренный линиями и значками. - Так… Это сюда вставим… ага! ага…ага-а.
- Ну, что? – нетерпеливо спросила она.
- Минутку, любовь моя! Переставим местами, …тэк-с… точно! А это в конец… Все. Сейчас я сверюсь. …Готово! Нет, глаза открывать не надо, а по новой счет нужно вести. Только, прошу, не открывай глаз, угу? Итак, начали!
Она вновь стала считать.
На произнесенной цифре «десять» она почувствовала, как тело стало обволакивать нечто невесомо-нежное, невыносимо приятно ласкающее кожу, а в комнате разлился медово-цветочный аромат.
Она открыла глаза, увидела свое отражение в зеркале и ахнула, всплеснув руками и широко распахивая глаза: на ней было надето платье, из самых настоящих цветов!
Платье! Из живых цветов!!!
Она впала в краткое оцепенение, не веря своим глазам и ощущениям.
Она гладила цветы, она полной грудью вдыхала божественный запах, она, забыв обо всем на свете и ощущая себя маленькой девочкой, крутилась перед зеркалом, разглядывая платье.
Платье, без рукавов, из белых орхидей и ландышей плотно облегало ее точеную фигурку. Основу платья составляла тончайшая нить лунного цвета, - даже не нить, а скорее невесомые и туманно-прозрачные лунные лучики, испускающие в полутьме комнаты слабое сияние и именно лунное, какое бывает ясной и звездной ночью. Из нити росли цветы ландышей и орхидей с редкими вкраплениями незабудок. Ближе к подолу незабудок становилось больше, а по краю подола шли чайные розы. Декольте украшали бутоны тех же чайных роз. Фата состояла из нежных утренних росинок, а к плечам двумя фиалками крепился длинный шлейф тоже из росинок, но уже вечерних - менее прозрачных, чем на фате. Голову венчала легкая диадема, в центре которой переливался всеми цветами спектра на множестве граней овальный кусочек чистейшего и нетающего льда. На обнаженных руках, подчеркивая их изящность, были длинные, до локтей перчатки, из тех же лучиков, причем перчатки были не просто сотканы, а по ним скользили, перетекали один в другой, трудно уловимые глазом узоры. Удивительно, но, несмотря на пышность цветов, платье нисколько не полнило ее, а наоборот только подчеркивало неоспоримые достоинства фигуры.
Он с бесконечной нежностью смотрел на нее и не чувствуя квартиры парил где-то на седьмом небе, упиваясь ее красотой, ее радостью, ее ощущениями. И упивался до тех пор, пока картошка, встревоженная отсутствием внимания к себе, обиженно не вплела в цветочный аромат свой собственный, подгоревший.
- Упс, кажись того… - пробормотал он, вскакивая с кресла.[/B]

• 
• 
•